Каким мы представляем себе научное кино? К сожалению, для большинства из нас это по-прежнему говорящие головы, бубнящие что-то непонятное и заумное на фоне графиков и пробирок. Еще кто-то из нас может вспомнить о существовании журнала «Хочу все знать», где в доступной форме разжевывались какие-то новые научные открытия. И на этом всё.
Между тем научные фильмы давно стали другими. Информирование перестало быть для них основной целью: с этой задачей легко справляется интернет. Режиссерам научного кино гораздо важнее передать свое восприятие той или иной проблемы, рассказать о ее влиянии на нас с вами и вывести ее в дискуссионное поле. Причем делается это на языке визуальных образов, поэтому научно-популярные фильмы больше не напоминают семинары и лекции: они предельно эмоциональны, динамичны и имеют ярко выраженные стилистические особенности.
Тем не менее в нашей стране научное кино развивается довольно медленно. Причин для этого несколько. Одна из них — закрытость научных институтов и самих ученых, не готовых к диалогу и не верящих, что из их общения с кинематографистами может выйти что-то путное. Проблема другая — недостаток финансирования и дороговизна фильмов (за счет анимации и спецэффектов научное кино, как правило, дороже документального). И конечно, неготовность массовой аудитории идти в кинотеатры на научные фильмы, хотя точечный прокат может дать очень хорошие результаты. В итоге получается замкнутый круг: продюсеры не торопятся тратить время и деньги на такие проекты, а зрители попросту не знают об их существовании.
Изменить ситуацию пытается ФАНК — Фестиваль актуального научного кино, проходящий в Москве и устраивающий показы по всей России. Как раз сейчас при поддержке Госкорпорации «Росатом» проходят «Дни научного кино». IPQuorum пообщался с сооснователем и программным директором Фестиваля актуального научного кино Ириной Белых.
— Ирина, давайте начнем с истории фестиваля. Как я понимаю, он начал формироваться более десяти лет назад…
— Я вас поправлю: в 2011-м мы запустили фестиваль актуального научного кино «360», который проводился на базе Политехнического музея. Я работала там программным директором. И быстро поняла, что спрос на фильмы такого рода огромный. И тогда же сформулировала для себя, что нужно отходить от традиционного представления о том, что научное кино — это очень много информации, много текста и почти полное отсутствие ярких визуальных решений. А значит, для продвижения научного кино тоже нужно искать какие-то необычные форматы. В итоге через несколько лет мы отделились от музея, а в 2015-м сумели провести первый ФАНК. К тому времени мы уже придумали, как сделать проект более масштабным: мы не ограничиваемся Москвой, а показываем наши фильмы во всех городах, откуда приходят запросы.
— А как бы вы сформулировали основную концепцию фестиваля?
— Основная концепция не менялась с первого фестиваля и вряд ли когда-то изменится. Мы показываем полнометражное авторское кино, в котором наука является только контекстом. Влияние, которое научные исследования оказывают на человека и на общество, для нас важнее любых цифр и теорий.
— Провокационный вопрос задам: зачем современному обывателю, живущему своими маленькими проблемами, научное кино?
— Мне кажется, все маленькие проблемы возникают из-за проблем больших: никто из нас не существует в изоляции от внешнего мира. Разобраться в этом влиянии (а также в больших серьезных проблемах) невозможно без критического мышления, а оно как раз и разрабатывается с помощью научного кино. К тому же жить интереснее, когда постоянно развиваешься и узнаешь новое.
— Да, но как достучаться до людей, которые, услышав про научное кино, начинают зевать заранее, представляя себе бесконечные монологи говорящих голов?
— У нас довольно большая фестивальная аудитория, которая с готовностью ходит на наши показы, но мы ориентируемся не только на нее. Мы работаем и с сообществами, и с лидерами мнений, и с различными СМИ (причем среди них есть и те, где меньше всего ожидаешь услышать про научное кино). А еще мы постоянно думаем над тем, как сделать научное кино доступным. Поэтому уже в 2015-м запустили проект, который называется «ДНК» — «Дни научного кино ФАНК». Суть его в том, что в течение трех месяцев после фестиваля мы даем возможность всем заинтересованным площадкам показать у себя фильмы нашей программы. Это может быть школа, вуз, культурный центр и т.д. То есть любое учебное заведение или, к примеру, ДК может провести свой ФАНК. Получается что-то вроде фестиваля по франшизе, при котором площадки превращаются в полноправных организаторов: они сами решают, как «раскручивать» свое мероприятие, как собирать аудиторию, кого приглашать и т.д.
— Мне кажется, это отличная идея, которая может неплохо работать…
— Она и работает! Количество участников у нас увеличивается с каждым годом: в этом году их более 400. По географии это более 200 городов и примерно 60 сел. Есть даже населенные пункты, где живет менее 1000 человек, — там тоже нашлись организаторы-энтузиасты.
— Ирина, а что именно хотят смотреть жители таких небольших поселений? Есть ли какие-то приоритетные темы?
— В прошлом году у нас был очень интересный фильм про хлеб, где хлебопечение рассматривалось с научной точки зрения. Вот его очень часто показывали. А так я бы не сказала, что есть какая-то определенная тема, которой люди в маленьких городах интересуются больше других. Такого нет.
Фото предоставлено пресс-службой ФАНК
— Тогда, может, есть какие-то любимые темы у российских режиссеров?
— Я знаю нескольких режиссеров, у которых какое-то свое направление. К примеру, Екатерина Еременко: по первому образованию она математик, закончила мехмат с красным дипломом. И у нее есть несколько невероятных фильмов, связанных именно с математикой. Есть Юлия Киселева, снимающая про человеческое сознание и про мозг: она отлично разбирается в теме, знает многих наших ученых, ориентируется в проблематике и т.д. Однако, если говорить про российское научное кино в целом, то каких-то приоритетных тем в нем я пока что не вижу.
— Ирина, а насколько вам важно, что ФАНК — фестиваль международный?
— Очень важно. Во-первых, наука не может существовать в границах одной страны. Во-вторых, многие фильмы, которые мы показываем, создавались с участием разных стран. И это вполне естественно. К примеру, вы хотите снять картину про искусственный интеллект. Лаборатории, которые занимаются его разработкой, есть в Японии, какие-то серьезные исследования проводятся в Италии… Причем это совершенно разные направления, которые по многим вопросам могут конкурировать между собой — и вам как режиссеру важно отразить этот спор. Поэтому без копродукции с другими странами вам такой фильм снять будет сложно: ведь как минимум вы должны поговорить с учеными из этих лабораторий.
Фото предоставлено пресс-службой ФАНК
— А как вам кажется, отечественное научное кино сильно отстает от мирового или мы вполне конкурентоспособны на этом поле?
— У нас талантливые авторы, но нет индустрии. Что с этим делать, сказать сложно. Мы проводили круглый стол на эту тему, разговаривали с представителями Министерства культуры, делали какие-то шаги, чтобы объединить всех. И в этом году мы запустили «Лабораторию научного кино», которую вела Юлия Киселева. Мы отобрали 15 режиссеров и предложили им прийти в Сколтех, чтобы познакомиться с их исследованиями и снять об одном из них короткометражный фильм. Режиссеры нашу идею поддержали: на 16 мест мы получили 150 заявок. По результатам работы «Лаборатории» был создан альманах, который мы назвали «16 способов изменить мир». Он стал фильмом открытия фестиваля.
Так что Лаборатория — еще одно доказательство того, что интерес к научному кино есть. Если к нам постучались 150 человек, готовых тратить себя и свое время на серьезные исследования, то это отличный показатель. Ведь без подготовки в научном кино делать нечего. Я так скажу: я по образованию переводчик и давно интересуюсь поэтическим переводом. Так вот: научный фильм — это что-то вроде аналога поэтического перевода. Ты берешь какое-то непонятное содержание и переводишь его на другой язык. Только здесь ты переводишь сухие научные термины на язык образов. Но ты не сможешь осуществить это превращение до тех пор, пока не поймешь, о чем речь. Более того, ты должен вникнуть в то, что ты переводишь, максимально глубоко. К примеру, литературные переводчики изучают биографии автора, пытаются понять, в каком настроении он находился, когда писал, и т.д. У нас то же самое: прежде чем начать что-то снимать, нужно провести серьезное исследование, потратить много времени на общение с учеными… И если нашлось так много людей, готовых пройти этот путь, то до зрителя эта волна энтузиазма тоже дойдет.
— Но, как я понимаю, зрителей на вашем фестивале и без этой волны хватает…
— Да, я не могу пожаловаться, что нам тяжело собирать аудиторию. В прошлом году, когда после коронавирусных ограничений зрители не очень охотно возвращались в кинотеатры, на ФАНК заполняемость залов была как минимум 70%, причем были и аншлаги. По регионам проект «ДНК» тоже проходит неплохо. Так что интерес к тому, что мы делаем, довольно стабильный.
— Ирина, а есть ли какие-то науки, которые не годятся для кино? К примеру, я с трудом могу себе представить проект, снятый о проблемах языкознания или фонетики…
— Мне кажется, нет. Если талантливый режиссер заинтересован в своей работе, он всегда сумеет найти яркие визуальные образы. Просто придется поломать голову над тем, как именно это сделать.
— Ирина, и напоследок: ФАНК 2022 года чем-то отличался от своих предшественников?
— Думаю, да. Во-первых, у нас сформировалась обширная программа российских фильмов: так много их еще не было никогда. Во-вторых, мы привезли большое количество проектов, посвященных исследованиям человеческого мозга, интеллекта и эмоциональной сферы (есть даже попытки объяснить, что такое счастье с точки зрения науки). В-третьих, во внеконкурсной секции мы показали легендарную картину Михаила Ромма «Девять дней одного года» (в центре сюжета — ученые, которых играют Алексей Баталов и Иннокентий Смоктуновский. — Прим. ред.). А еще в прошлом году мы придумали новую фишку, отказываться от которой пока не планируем. Дело в том, что мы принципиально не приглашаем на наш фестиваль жюри, хотя я совершенно не осуждаю коллег, которые делают по-другому. Но лично я уверена, что наше главное жюри — это зрители. Поэтому у нас появился приз зрительских симпатий, носящий имя одного из известных российских ученых: в прошлый раз это была Наталья Бехтерева, в этом — Лина Штерн (биохимик и физиолог, первая женщина, ставшая действительным членом Академии наук СССР. — Прим. ред.). И конечно, проект «ДНК» в этом году дал нам рекордное количество заявок, что тоже не может не радовать.
Беседовала Вера Аленушкина
