Выставка «Незримый эфир», состоявшаяся с 10 ноября по 10 декабря, абсолютно нематериальна: у показанных здесь произведений нет «аналоговых» двойников, а сама экспозиция проходит на базе многофункциональной эрмитажной платформы цифрового искусства, созданной при поддержке Masters digital. Ее можно было «посетить» на сайте https://celestialhermitage.ru/. Из аналогового мира туда можно было попасть с помощью OR-кодов, расположенных в музее и на здании Биржи в Санкт-Петербурге. Для «входа» на выставку нужно было сфотографироваться, чтобы затем уже в виде цифрового аватара прогуляться по виртуальным залам, отсылающим к интерьеру Биржи. Подобная аллюзия не случайна: ведь криптовалюта и блокчейн — а раскрытию их феномена также отчасти посвящен проект — тесно связаны с торгами на бирже.
Показано было 38 NFT-проектов. Здесь есть звезды, вспыхнувшие до эпохи блокчейна: например, знаменитый театральный режиссер Роберт Уилсон, видеоработа которого «Гага/Марат» отсылает одновременно к классическому искусству (картине Жака-Луи Давида «Смерть Марата»), и к поп-культуре (в образе французского революционера предстает Леди Гага). Показаны работы, уже ставшие классикой NFT-арта. Например, «Квантум» художника Кевина Маккоя и программиста Анила Дэша — одно из первых в истории токенизированных произведений, созданных в 2014-м еще до всплеска интереса к биткоину. Экспозиция — первая ласточка будущего масштабного проекта «Небесный Эрмитаж», рассказал куратор, искусствовед, заведующий Отделом современного искусства Государственного Эрмитажа Дмитрий Озерков:
«Идея состоит в том, что над земным, аналоговым музеем есть некий идеальный Эрмитаж: с теми же залами, картинами, временными выставками. Мы находимся в интересной исторической ситуации: у каждого явления, институции, даже человека появляется свой цифровой двойник. Музеи рано или поздно тоже к этому придут, и мы попытались спрогнозировать процессы и прокомментировать их. Хотелось создать эрмитажный «зал» с цифровым выставочным дизайном и сделать так, чтобы посетители могли войти туда со своими «лицами» и общаться между собой. Фактически получилось новое социальное пространство. И Эрмитаж был первым из больших музеев, кто пошел на этот шаг».
«Выставка NFT — оксюморон»
По словам Дмитрия Озеркова, граница между офлайн- и онлайн-посещением музея постепенно стирается:
«Для моего поколения различие огромно. Однако дети, выросшие с гаджетами и широкополосным интернетом, воспринимают онлайн-мир не как отдельный и заведомо игровой, а как часть жизни. И игнорировать это нельзя. Музеи, не сумевшие откликнуться на вызовы современности, превратятся в пыльные архивы. А большинство зрителей будут смотреть экспонаты онлайн. Возможно, офлайн-опыт постепенно приобретет элитарный статус. Посещение музея уже стало сложным и трудоемким: нужно приехать, пройти контроль, подняться в зал. При этом скорость жизни увеличивается: мы пытаемся успеть все больше. В будущем в реальные музеи будут приходить люди, у которых достаточно времени, а также есть понимание, зачем это нужно: например, туристы. А основная масса будет посещать «в цифре» — это быстрее, дешевле, интерактивнее. Поэтому музеи столкнутся с серьезным вызовом — им нужно будет сохранить себя и одновременно не отстать от жизни, от новых реалий».
Дмитрий Озерков также рассказал о сложностях, с которыми столкнулись организаторы выставки:
«Выставка NFT — это оксюморон: чтобы показать токенизированные произведения, нужно изъять их из рыночного контекста. Потому что NFT-произведение всегда привязано к своему адресу, кошельку, рынку. И если «вытащить» его на выставку, оно лишается своей сути. Мы долго обсуждали эту проблему: в итоге решили официально запросить NFT у художников, владельцев, платформ и поставить ссылки на метаадреса. И пока шла выставка, просили владельцев или платформы заблокировать работы. А если они были выставлены на продажу — снять цену и указать, что временно не продаются. В идеальной ситуации владельцы могли бы перевести эти работы на криптокошелек Эрмитажа, а через месяц мы бы их вернули. Но музей оказался не совсем готов к этому технически, в том числе в плане криптобезопасности. Поэтому мы решили не рисковать».
По словам Дмитрия Озеркова, Государственный Эрмитаж пока не планирует закупать NFT-произведения — для этого нет бюджета. Однако о коллекции NFT-арта музей все-таки задумывается: в частности, ведутся переговоры о том, чтобы несколько работ с выставки остались в собрании: «Мы хотим и дальше развивать цифровое присутствие музея, — пояснил Озерков. — Думаю, следующий год покажет, в какую сторону будет развиваться “Небесный Эрмитаж”. В любом случае, мне кажется, без создания серьезной коллекции NFT уже не обойтись».
Монетизация: за и против
Может ли переход «в цифру» принести музею дополнительный доход? Эрмитаж, подобно другим институциям, занимается оцифровкой своих коллекций, в том числе в рамках госзадания: оцифрованные экспонаты заносятся в государственный каталог музейного фонда. Однако, как рассказала руководитель юридической службы Государственного Эрмитажа Марина Цыгулева, оцифрованные экспонаты пока не рассматриваются как отдельный источник дохода. Дело в лицензионной политике: музей внимательно относится к каждому способу использования оцифрованного произведения и не ставит такое использование на поток.
Впрочем, удачным экспериментом стал недавний проект, который музей не считает исключительно коммерческим, — продажа NFT-токенов пяти шедевров, хранящихся в Эрмитаже: картин «Мадонна Литта» Леонардо да Винчи, «Уголок сада в Монжероне» Клода Моне, «Юдифь» Джорджоне, «Куст сирени» Винсента Ван Гога и «Композиция VI» Василия Кандинского. Каждый NFT был создан в двух экземплярах: один остался в Эрмитаже, второй перешел к новому владельцу. Причем все цифровые копии были подписаны директором музея Михаилом Пиотровским. Токенизированные копии произведений продали за 440 000 долларов на маркетплейсе криптобиржи Binance — при стартовой цене каждого токена в 10 000 долларов.
«В сухом остатке Эрмитаж получил 335 000 долларов, или около 24 млн рублей, — рассказала Марина Цыгулева. — Нас спрашивают, куда делось еще 100 000 долларов. Согласно договору с агентом Государственный Эрмитаж получил деньги, вырученные в результате аукциона, за вычетом агентского вознаграждения, комиссии биржи, а также всех иных комиссий. Скажем, комиссия Binance составляет 10%. Кроме того, агент потратил средства на перевод и конвертацию криптовалюты в фиатные деньги: сначала в евро, потому что конвертация происходила в еврозоне, а потом в рубли. Эрмитаж в итоге получил именно рубли, причем договор был составлен так, что, если бы музей ничего не заработал на аукционе, агент тоже ничего не получил бы. Мы даже не компенсировали бы ему затраты, связанные с работой на бирже, созданием лендинга, проведением аукциона. Мне кажется, это красивая схема для стартапа. По результатам аукциона 5 млн рублей, или около 70 000 долларов мы заплатили в бюджет в виде налогов. И если бы не музей, государство не получило бы эти деньги. Хочу отметить, что весь проект — от идеи до воплощения — был придуман юридической службой Эрмитажа».
Скандал с Тилем Линдеманном
Цифровизация несет музеям не только новые возможности, но и риски — например, незаконное тиражирование произведений. Конечно, NFT-объект украсть не так просто: в отличие от холста, его невозможно тайком «вынести» из музея. На второй день работы выставки «Незримый эфир» цифровой посетитель попытался забрать «картину», однако эта история была специально инициирована музеем, признался Дмитрий Озерков: «В цифровом мире копия ничем не уступает оригиналу: просто, в отличие от NFT, она не является авторски подтвержденной. Что касается того случая — никому не интересно читать новость об открытии выставки, тем более многие не понимают, что такое NFT. А любой скандал, который хорошо заканчивается, — это удачный пиар-ход».
И все же NFT, по словам члена Комиссии по правовому обеспечению цифровой экономики Московского отделения Ассоциации юристов России Юрия Брисова, — это выражение права на объект интеллектуальных прав. Что же получает покупатель токенизированного произведения?
«Согласно типовому контракту биржи токен можно только купить, продать, обменять и подарить, — пояснила Марина Цыгулева. — Мы прописали в договоре, что приобретатель нашего NFT-токена может использовать его для коммерческого показа. Например, вы купили цифровой «Куст сирени» Ван Гога с подписью Михаила Пиотровского и можете устроить выставку одного экспоната. Но выпустить с этим принтом футболки и сумки уже нельзя: это прямо не разрешено. Правда, можно обратиться в Государственный Эрмитаж, и если музей решит, что готов видеть продукцию с подобным изображением, то предложит заключить договор о коммерческом использовании цифрового произведения — уже отдельно от биржи и токенов. К сожалению, авторские права часто нарушаются по незнанию. Прежде всего, речь о коммерческом использовании произведений из коллекции Эрмитажа. Логика простая: зачем просить разрешение, если это вроде бы общественное достояние? Однако даже из общественного достояния есть изъятия — это касается охраняемых произведений. Например, в Эрмитаже висят картины Матисса. После смерти художника еще не прошло 70 лет, поэтому они не перешли в общественное достояние. И хотя эти вещи хранятся в стенах государственного музея, мы ничего не можем с ними сделать — только показывать за деньги. В остальных случаях нужно обращаться в фонд к наследникам Матисса. Однажды Эрмитаж делал детскую образовательную программу и хотел использовать в видеоряде фрагменты картины Матисса «Танец». Мы написали в фонд и получили отказ: нам ответили, что Матисс был бы против фрагментации своих произведений».
Громкий скандал, связанный с нарушением авторских прав в сфере NFT, случился этим летом. Тиль Линдеманн, солист группы Rammstein, выпустил коллекцию токенов на основе клипа «Любимый город», снятого в Эрмитаже. При этом в договоре музыканта с музеем использование интерьеров в NFT не обговаривалось.
«Тиль Линдеманн лично подписал двуязычный договор, заключенный в рамках Года Германии в России, — пояснила Марина Цыгулева. — Съемки шли в одном из зданий музея, возведенном немецким архитектором Лео фон Кленце. В Германии после бомбардировок почти не осталось дворцов, построенных Кленце, поэтому мы разрешили господину Линдеманну снять клип у нас. В договоре были указаны объекты, которые можно воспроизводить. Во время съемок артист нарушил условия договора — снял больше произведений, чем было оговорено. Но администрация музея закрыла на это глаза. Потом Эрмитаж начал подготовку в NFT-аукциону. И на самом пике этой подготовки выяснилось, что Линдеманн не просто снял, но еще и выложил на платформе Twelve X Twelve несколько токенов, получивших название NFTill. Один из них стоил 100 000 евро — к нему прилагался ужин с артистом в ресторане, остальные — 200‒300 евро. Нам это мешало со всех сторон. Во-первых, выпуск подобных NFT — нарушение договора. А во-вторых — это шло вразрез с нашим аукционом. Мы отправили претензии господину Линдеманну и его адвокату и получили ответ только от адвоката. Он спрашивал, что именно они нарушили: ведь, по его мнению, наши произведения являются общественным достоянием. Мы объяснили, что Линдеманн подписал договор, в котором четко указана цель воспроизведения и остальные ограничения. На этом общение с артистом и его адвокатом прекратилось, и мы обратились напрямую к немецкой платформе Twelve X Twelve. Ее представители запросили весь пакет документов, в том числе договор с Линдеманном, и в итоге пошли нам навстречу. Сказали, что у них нет таких денег, как у Линдеманна, однако они готовы заплатить нам и хотят обсудить сумму, приемлемую для обеих сторон, тем более что некоторые посетители платформы уже купили токены. В итоге мы договорились с Twelve X Twelve и расстались в легальной плоскости, без каких-либо проблем».
Что будет после NFT?
Кто сегодня покупает NFT-арт? По мнению Дмитрия Озеркова, токенизированные произведения являются «страховщиком» криптовалюты. Ту же роль выполняет современное искусство по отношению к фиатным деньгам:
«Когда падает стоимость фиатных денег, средства, вложенные в искусство, дешевеют гораздо медленнее. Этот механизм был открыт еще в середине XX века: он спасает от потери состояний. Судя по всему, NFT начинает играть ту же роль для владельцев криптовалюты, которая сильно поднялась за последний год. Многие ждут ее падения и стремятся разложить средства по разным корзинам: криптовалюта, фиатные деньги, искусство. Тем более, объективно произошла революция цифрового искусства. Мы сейчас находимся на заре NFT: однако, скорее всего, NFT — это промежуточный формат, как когда-то модные DVD-диски, которые пришли на смену винилу и кассетам. Тогда они казались панацеей, но в итоге уступили место другим форматам. Вероятно, и после NFT возникнет нечто совершенно новое и невероятное. И я уверен, что в IT-компаниях сейчас над этим усиленно работают».
Автор: Ксения Воротынцева
