В Третьяковской галерее на Крымском Валу продолжается выставка выдающегося художника, автора кинетических объектов и инсталляций Франциско Инфанте-Арана «Метафоры бесконечности». Экспозиция, где собрано свыше 400 произведений, призвана показать более чем 60-летний творческий путь мастера.
Обозреватель платформы ARTISTS/ХУДОЖНИКИ, созданной при поддержке Президентского фонда культурных инициатив, пообщался с Франциско Инфанте-Арана о том, что значит быть художником, каково быть живым классиком, а также о том, как получилось, что одна из его работ украсила фильм Эльдара Рязанова «Служебный роман».
Фото Ксении Поздняковой
— Сейчас в Третьяковской галерее проходит ваша выставка «Метафоры бесконечности». При этом буквально в марте завершилась грандиозная экспозиция ваших работ в ГЭС-2. Чем вы объясняете интерес к кинетическому искусству и вашему творчеству?
— На самом деле у меня нет этому объяснений. Такова моя судьба: то пусто, то густо. То нет никаких выставок, то сразу несколько. У Третьяковской галереи давно было желание сделать мою ретроспективу, но все как-то не складывалось. И вот не прошло и 60 лет, как это случилось. Сам я выставок не организовываю. Мне предлагают, а уж я либо соглашаюсь, либо нет. Я сделал проект, потому что если бы экспозиция создавалась по иным соображениям, то я бы отказался этим заниматься. Сегодня никто не знает, как адекватно экспонировать артефакты, а я знаю. И потому настоял на своём. И вроде бы все более-менее получилось. Через тернии пришли к результату.
Фото Ксении Поздняковой
— Что значит «адекватно экспонировать артефакты»?
— Ровно так, как вы сейчас видите — они висят в пространстве, двусторонние. Их можно обойти со всех сторон. Артефакты не стоит показывать на стенах, так как это не картины и не фотографии. Это было снято в пространстве живой природы, а потому и размещать их нужно в пространстве выставочного зала. Изначально у меня была метафора снежного леса. Мы приходим туда в марте, внизу всё белое, вверху синее, а перед нами стоят деревья.
— Что вы вкладываете в понятие «артефакт»?
— Попытаюсь рассказать в нескольких словах, хотя это очень длинная история. Я художник, который исходит из каких-то своих внутренних побуждений и переживаний. Меня всегда интересовала бесконечность устройства мира. Но со временем я стал чувствовать, что мир не только бесконечен, но и таинственен. Поскольку искусство — это всегда акт символизации, то в первую очередь важна передача собственных представлений и ощущений. Мы живём на стыке взаимодействия двух миров: мира Бога и мира второй природы, созданной человеком. И только через сознание художника можно сказать что-то артикулированное об устройстве современного мира. При этом для меня принципиально важно, чтобы то, что я делаю, получалось живым. Это главный критерий и в жизни, и в искусстве. Быть живым и делать живое искусство. И именно это соображение подвигло меня на создание некой формы, которую я обозначил как артефакт. Артефакт — это нечто таинственное, случающееся вдруг, непредрешимо и непредсказуемо. Это некое дискретное состояние мира и нашего участия в нём — точка, в результате появления которой что-то изменилось, порой радикально.
— Вы говорите, что для вас не важно мнение публики, так как всё, что вы создаёте, вы делаете в первую очередь для себя…
— Мне так часто говорят, что я художник, что я и сам поверил. Но что это значит? Я всегда задавался вопросами: «Почему я художник?», «Почему занимаюсь искусством?» Так вот я стараюсь быть художником для того, чтобы стать человеком. А что такое человек? Читаем в Евангелии от Иоанна: «Рождённое от плоти есть плоть, а рождённое от Духа — дух». Человек — это не только то, что рождено от плоти, но и несущее в себе какие-то переживания, состояния и способность их реализации. Именно это и называется творчеством. И человек становится по-настоящему человеком, только когда проявляет усилие и рождается вторично, уже не от мамы с папой, из себя самого. Период второго рождения отчётливо фиксируется нашим сознанием, потому что все мы хотим быть людьми. А так как я родился человеком, то хочу актуализировать себя как человека, то есть стать им. Актуализация происходит только в те моменты, когда у меня как у художника, а я рассуждаю только в рамках своей профессии, получается результат в виде метафоры. Если метафора состоялась, я чувствую себя человеком. Если же этого не происходит, то я не только человеком себя не чувствую, но и художником.
Фото Ксении Поздняковой
— То есть звание художника нужно постоянно подкреплять?
— Ну а как иначе? Вы сделали что-то как художник, но мир же поворачивается, и всё уходит за горизонт твоего сознания и сознания других людей. А значит, нужно искать новую точку, обретать новое присутствие артефакта.
— А как вы понимаете, случился результат или нет, отчего это зависит?
— Либо чувствую, либо нет. Не всё в жизни можно объяснить логически. Но мы всегда ощущаем, когда это случается, когда мы видим мир во всей его полноте. Но,Конечно, существовать можно и без этого второго рождения, просто мне это не подходит.
— Метафора точнее свидетельствует о жизни, чем жизнь сама о себе, сказали вы в интервью. Можете пояснить?
— Мир не поддаётся материалистическому описанию, он более сложен и глубок, чем представляют себе люди позитивного зрения, поэтому метафора больше соответствует реальности. При этом у искусства свои законы. Это совершенно иное пространство. Это хорошо видно по советскому опыту. Если, основываясь на законах социальной жизни, продвигать их в искусстве, то социальная жизнь влезает туда, где ей нет места. И наоборот, когда искусство начинает влезать со своими законами в социальную жизнь, то выглядит дико и ужасно.
— Насколько рано вы ощутили такой интерес к метафизике?
— Очень рано, но только названия этому не имел. Мы все не имеем названия тому, о чём пытаемся сказать. Потому что, опять же, как сказано в Евангелии, «мысль изречённая есть ложь». И это не оттого, что человек хочет солгать. А потому что у него просто не получается выразить правду. Мы говорим отрывочно и фрагментарно, а это ложь по отношению к целому. Именно поэтому я не люблю нарратива в искусстве, а предпочитаю образы и визуальные метафоры.
Фото Ксении Поздняковой
— Хорошо, а каково это — ощущать себя живым классиком?
— А нет никакого ощущения. Это же сформулировано кем-то, а не мной. А причем тут я? Знаете, как говорят, хоть горшком назови, только в печку не ставь.
— Но разве художнику не важно быть признанным?
— Вы пытаетесь привести сознание художника к какой-то однозначности, а её не существует. Есть те, кому важно получить звание, награду, а есть те, кому это не нужно. Больше того, это не имеет значения для самого искусства. Важно качество того, что художник делает. Слово «художник» перекрывает по своей значимости всякую субординацию и всякие титульные достижения. Художником надо быть. В своем сознании и в сознании тех, кто это видит. А уж почему люди видят через твоё искусство, что ты художник, — другой вопрос. У одного видят, а у другого нет, хотя он вроде то же как бы искусство показывает. Не замечали, что всё в этой жизни происходит каким-то образом, чаще всего совершенно непостижимым. Со времён Сократа мало кто готов сказать «я знаю, что ничего не знаю», хотя так оно и есть.
— При этом вы говорите, что художник должен разобраться в себе, так как этот процесс постижения самого себя и есть условие для создания каких-то метафор. Существует ли какой-то способ познания самого себя, чтобы продолжать развиваться и не опускать руки в случае неудачи?
— Универсального рецепта, как это осуществляется, вам никто не даст. Иначе бы люди уже писали справочники о том, как заниматься творчеством. А их, слава Богу, нет и никогда не будет, потому что этот процесс не поддаётся расшифровке. Мы ограничены своим сознанием. Люди конечны, и нам с Богом равняться не стоит, потому что мы не соответствуем его масштабу.
— А как же тогда, что Бог создал человека по образу и подобию своему?
— Мы же не равняемся, а пытаемся привлечь Бога к себе, вочеловечивая его. Причём в разных традициях это тоже по-разному. А потому мы сильно ограничены в понимании.
Фото Ксении Поздняковой
— То есть опираться стоит на чувственное восприятие?
— Это очень индивидуально. У кого-то чувства сильнее, у кого-то ум, сознание подвинуто, у кого-то в большей степени эмоции задействованы. Всегда одно преобладает над другим. А гармония — это когда всё соразмерно. Поэтому люди и занимаются искусством, стремятся к гармонии, к упорядочиванию. Искусство и даёт гармоничное представление. Не люди, а именно произведения искусства.
Фото Ксении Поздняковой
— Ваши произведения производят впечатление индустриальных творений. Какими знаниями нужно обладать, чтобы создать нечто подобное?
— А вы меня знаниями наделяете? Это зря. Нет их. Я очень плохо учился, в школе не знал ни физики, ни математики, никаких наук. Но поскольку я учился в художественной школе, то учителя меня переводили из класса в класс только потому, что я прилично рисовал. А другого я ничего не знал. Ни литературы, ни истории. Историю до сих пор не люблю. Читаешь один учебник — одно написано, другой — прямо противоположное. Всё зависит от того, кто пишет. Как тут соизмерить, что правда, а что ложь. А искусство не лжёт. Есть метафора, и всё, она сама за себя свидетельствует и свидетельствует о жизни в большей степени, чем сама жизнь о себе.
— Как получилось, что ваша серия работ «Проекты реконструкции звёздного неба» очень похожа на то, что сегодня делает Илон Маск?
— Три года назад я увидел, как по небу летела вереница этих спутников. А я точно такую же вещь создал 60 лет назад. Тогда это казалось бредом. А потом воплотилось в жизнь. Не знаю, почему так вышло. Я же не пророк, а просто художник. А если бы я знал, что то, что я сейчас делаю, произойдёт в будущем, я бы очень засомневался в правоте своего действия и не стал бы этого делать.
Фото Ксении Поздняковой
— Надеюсь, вы не обидитесь на такое сравнение, но некоторые ваши работы напоминают предметы интерьерного дизайна. Говорят, что вы специально создали мобиль, который в фильме «Служебный роман» герой Олега Басилашвили показывает героине Алисы Фрейндлих. Так ли это?
— Да, у меня был знакомый, Евгений Цымбал, который работал на «Мосфильме». Позже он и сам стал режиссёром, а в то время был помощником режиссёра на картине Эльдара Рязанова. Тот хотел, чтобы в картине появился заграничный мобиль, и всех расспрашивал, где бы такой раздобыть. Тогда Цымбал вспомнил про меня. Они с Рязановым приехали ко мне домой, посмотрели мои работы и попросили сделать вещь специально для них. Потом её сняли в картине.
— Много ли ваших произведений живёт в виде интерьерных решений?
— Честно, не знаю. Само собой, есть коллекционеры, которые собирают искусство, и у них есть мои работы, а уж как они их используют, я не знаю.
— Насколько в целом художники и дизайнеры близки друг другу, или всё-таки между ними большая разница?
— Вообще, все люди творческого плана близки друг другу. Именно творчество их объединяет. Но специфика их занятий разная. Дизайнер занимается дизайном, а художник создаёт метафоры. Они по-другому формируются, по-другому звучат, и зачастую в них больше смыслов, чем в конкретном дизайнерском решении. Хотя бывают дизайнерские решения настолько потрясающие, что они провоцируют других прибегать к этому и развивать тенденцию дальше. Всякое бывает.
— Одни произведения остаются в веках, а другие стираются как пыль. Что нужно для того, чтобы задержаться в памяти потомков?
— Вопрос понятен, но только я не готов согласиться с формулировкой про «нужно». Ничего не нужно, кроме способностей, таланта, того, что нам даётся от Бога. Если это реализуется, то этого достаточно. Либо есть, либо нет, и с этим ничего не поделаешь. Вы приходите смотреть на Рембрандта, и он вас за душу берёт. Вы можете анализировать это, писать толстенные книги, что, собственно, и делается. Тысячи книг написано. Но одна картина Рембрандта сто́ит всех этих книг, вместе взятых. И даже больше. Как это объяснить? Был такой теоретик искусства Виктор Шкловский, который утверждал, что искусство должно быть странным, даже термин такой придумал — «острание». Странно, как ещё объяснить чудо.
— Если заговорили о странном, у вас есть собственная трактовка «Чёрного квадрата» Малевича. Не поделитесь?
— Сам Малевич определял своё искусство как ноль формы. Сильная метафора. Но как всякое произведение искусства, обладающее мощной энергетикой и значением, оно обладает множеством транскрипций. Метафорой чего для меня является этот квадрат? В силу того, что я знаю, что существует прошлое, настоящее и будущее, а Малевич себя иногда позиционировал футуристом, то я вижу, как он берёт картину «Чёрный квадрат» и ставит её как экран между нами, живущими сегодня, и тем будущим, которое когда-нибудь станет настоящим. И он как бы говорит, что, как ни смотрите в сторону будущего, вы там ничего не увидите. И я действительно смотрю и вижу только темноту чёрного. А чёрный это что? Символ неразличимости. Хоть ты тресни, ничего не видно. Да, Малевич этого в виду не имел. У него ничего подобного не написано. Это моя трактовка. Но я имею право на то, чтобы так видеть эту вещь. У искусства есть некая бесконечная тенденция всё время производить какие-то впечатления. И художник, создав своё произведение и отпустив его в автономное плавание, может с разных сторон влиять на наше сознание. И на тех, кто будет жить через сто лет. Прочтение же не подразумевает буквальности, оно может быть на уровне интуиции, каких-то знаков, которые тебя посещают. Это невербальная сфера. Она особых знаний, как мне кажется, не даёт. А метафора визуальная даёт возможность постижения того, что хотел сказать художник.
Фото Ксении Поздняковой
— Стоит ли тогда пояснять искусство?
— Не нужно. Каждый имеет право на своё мнение. Каждый имеет право знать, что происходит в других сферах. Не стоит ничего скрывать, класть на полку или уничтожать. Потому что никто не знает, что на самом деле истинно и важно для того или другого времени.
Автор: Ксения Позднякова, автор Telegram-канала "Ксюша рекомендует"
