20 ноября в рамках фестиваля «Уроки режиссуры» в Москве показали спектакль Коми-Пермяцкого национального драматического театра им. М. Горького из Кудымкара «А.Т». «Семейные встречи» — прозу и поэзию Арсения Тарковского — инсценировал и поставил Сергей Тонышев. В беседе с IPQuorum он рассказал о важности воспоминаний, о режиссерской профессии, а также о том, для чего человек все-таки ходит в театр.
— Как в вашей жизни возник Коми-Пермяцкий национальный драматический театр в Кудымкаре?
— К участию в лаборатории Кудымкарского театра меня привлек известный критик, драматург Олег Лоевский. Мы достаточно быстро наладили контакт с артистами и сделали эскиз. Знакомство с театром было удачным, через год вышел спектакль «А.Т.»
— Почему выбрали для этой работы прозу и поэзию Арсения Александровича Тарковского?
— Я давно хотел заняться Арсением Тарковским. При этом мне не хотелось, чтобы просматривалась какая-то явная почва для этой темы. Так что не стоит искать какую-то особую связь Арсения Тарковского с этим местом. Но мне просто показалось, что именно здесь этот материал может прозвучать, так как артисты театра очень тонко чувствуют природу поэта.
— А как вы сами пришли к личности Арсения Тарковского, ведь сегодня он не слишком популярен?
— В первую очередь — через творчество Андрея Тарковского. Я обычно смотрю кино по режиссерам. Беру сразу несколько фильмов и за ночь, за две успеваю их посмотреть. Именно так я заразился интересом к Тарковскому-старшему. Мне стало интересно, что это за человек, откуда он, как сформировался. Я начал читать его стихи, поэмы. Затем мне подарили книгу, где были собраны проза и письма Арсения Тарковского. Именно через тексты мне открылась эта очень многосоставная личность, сегодня, к сожалению, подзабытая. Когда говоришь Тарковский, то все разу думают про Андрея, но началось-то все с Арсения. Андрей стал таким, каким стал, во многом благодаря отцу. И тут дело не в воспитании, а в том, как тот жил, что писал, что сочинял. Для меня очень важно это соединение отца и сына.
— Какие тексты легли в основу спектакля?
— Большая часть прозы, которую мы взяли для спектакля, была написана в 1945 году. Позади война, ранение, гангрена, ампутация ноги, смерть матери. И вот в это время он пишет о самом счастливом, прекрасном времени своей жизни — о детстве. Это что нужно в душе иметь, чтобы найти в себе силы думать об этом.
Фото С.Чалый предоставлены пресс-службой фестиваля Уроки режиссуры
— Почему мы часто воспринимаем именно детство как самое счастливое время?
— Это время, когда ты беззаботен, любопытен. Любопытство, оно со временем уходит, как я могу наблюдать. Все становится как будто бы понятным. Мы взрослеем и начинаем что-то, как нам кажется, понимать. Но это неправда. А человек в этом убежден и теряет любопытство. И вот с этого момента начинается старение, когда нам больше неинтересно.
— По сюжету герой возвращается в то место, где когда-то был дом родных. А как же шпаликовское «никогда не возвращайся в прежние места»?
— Это просто очень разные миры. Шпаликов был лишен дома, все детство и юношество провел в Суворовском училище. Ему по большому счету некуда было вернуться. Он потому всю жизнь и не мог усидеть на месте, его постоянно мотало то туда, то сюда. А у Тарковского было очень ясное ощущение дома. Оно было четко сформулировано. И оно в нем сохранилось на всю жизнь.
И тут можно опять-таки запараллелить историю Арсения и Андрея Тарковских. Андрей Арсеньевич тоже все время мысленно возвращался назад к истокам, к тому, что было в детстве, что было до него. Отсюда, по большому счету, возникают «Зеркало», «Сталкер». В «Зеркале» Андрей Арсеньевич вырезал эпизод, где затопило деревню, и они как будто бы плавали в таком полусне. Но в итоге Андрей по какой-то причине от такой истории отказался. Они оба все время будто бы ныряют туда, где было тепло, хорошо, без лишних забот, кутерьмы. Это попытка вернуться к тому, чего уже нет и никогда не будет. У старшего Тарковского — это прощания с братом Валей, который погиб в Гражданскую, смерть матери. У Андрея — это приезд отца.
— Ваш спектакль посвящен собиранию личности. Что это для вас?
— Мне было интересно понять на примере Арсения Александровича, как устроен человек. Как, пройдя такой огромный жизненный путь, не перестать жить. И я учусь у него. Это очень попадает в меня сегодняшнего. И я пытаюсь показать эту мозаику.
Хотелось организовать встречу Арсения в разных возрастах, потому что в его прозе создается ощущение, что так оно и было. Иногда человек в воспоминаниях соединяет в себе все возрасты, всех этих людей. Чаще всего это происходит в детстве, где он был счастлив.
Изначально у нас в спектакле было три возраста Арсения: маленький мальчик, молодой парень, от лица которого идет весь этот рассказ, и зрелый мужчина. Но случилось горе. За неделю до премьеры артист Александр Яковлевич Власов, горячо любимый в самом театре, с которым мы уже успели друг к другу прикипеть, умер. Он играл роль зрелого Арсения. Это был шок. Мы ставили свет, доводили что-то до ума, но никак не могли прийти в себя. И в итоге решили, что этот замечательный актер должен остаться в спектакле в стихах Тарковского. Незадолго до смерти Александра Яковлевича мы сделали запись на студии в театре. Эти стихи звучат в самом начале и финале спектакля.
Эта трагедия очень повлияла на спектакль. Тарковский у нас одновременно и жив, и мертв. И это очень ему соответствует. Он бесконечен, и ему не важно, происходит ли что-то на земле. Мне кажется, что так у всех больших мастеров, они гораздо больше, чем просто их земная жизнь. Они всегда будут в нас отзываться. И Гоголь будет вечно, и Тарковский, и Достоевский.
Фото С.Чалый предоставлены пресс-службой фестиваля Уроки режиссуры
— Сейчас в СТИ вы ставите «Долгую счастливую жизнь» Геннадия Шпаликова, только что показали в «Современнике» «Чагина» Евгения Водолазкина. Откуда такая любовь к литературоцентричному театру?
— Сложно сказать. Мне интересна какая-то большая история. В романе, на мой взгляд, видна судьба человека. Хотя такими бывают и пьесы. Например, «Пучина» Островского, где перед нами проходит целая жизнь. Но зачастую в пьесах мне не хватает этого объема. Мне недостаточно того промежутка времени, что там есть. Мне интересен человек на протяжении жизни.
— Если мы говорим в рамках «Уроков режиссуры», то чему вас научил ваш мастер Сергей Васильевич Женовач?
— Очень многому. И я продолжаю у него учиться. Хотя он уже позвал меня преподавать в свою мастерскую в ГИТИС. Странное ощущение: еще недавно ты целых четыре года был с одной стороны кафедры, а теперь с другой. И вот ты уже в профессорской обсуждаешь этюды ребят, делишься впечатлениями с теми, кто еще недавно был твоим преподавателем. И можно уже спорить, обмениваться мнениями, таким образом, продолжаешь учиться.
— Сложно перейти от отношений учитель — ученик к отношениям коллег, где нет такой четкой субординации?
— Как только возникает доверие, это происходит само собой. Сергей Васильевич мне позвонил и просто сказал: «Помню, что ты хотел преподавать, пошли». И у меня не было никаких сомнений, потому что между нами существует определенный уровень взаимопонимания. Мастерская — это же не один мастер, а педагогический состав. Это доверительный круг людей, которые вместе принимают решение, как развивать ребят дальше.
— Вы специально шли поступать именно к Сергею Женовачу?
— Да. У меня была возможность поступать либо к Сергею Васильевичу, либо подождать год и попробовать к Олегу Львовичу Кудряшову. Я посмотрел, в какую сторону мне интереснее развиваться, узнал педагогический состав курса, а это и Александр Анатольевич Коручеков, и Егор Михайлович Перегудов, и Екатерина Игоревна Половцева, и Юрий Николаевич Бутусов, и Вера Петровна Камышникова, и Григорий Яковлевич Гоберник, и Сергей Григорьевич Качанов — решил пробовать. Мне было важно, что знания давались с разных сторон. Александр Анатольевич говорил на занятиях: «Всё, что услышали, всё — ваше». И это важно.
— У вас два образования, связанных с театром. Почему после хореографии все-таки решили получить режиссерское?
— Хореография — это только часть языка, но по крайней мере на том уровне, на котором ею овладел я. Я смотрел в Тюмени балеты Иржи Килиана, Пола Лайтфута и других и понимал, что никогда не смогу дотянуться до их системы координат из той точки, в которой нахожусь. И хотя я начинал ставить хореографические спектакли в Тюмени (мы сделали работу по творчеству Рене Магритта), чувствовал, что надо учиться. Нужно овладеть природой мышления, не только образного, но и литературного, драматического, чтобы структурно понимать, как из чего складывается спектакль. Мне нужна была среда.
— Чему учит профессия режиссера?
— Мне кажется, что это определенное мышление. Когда ты приходишь в ГИТИС, то в первый год ты полностью перестраиваешься, учишься мыслить образами, видеть историю сразу под несколькими углами, подключать психологию. Это как в школе, в какой-то степени. Мир с точки зрения физики, химии, математики, литературы... И режиссура этому учит — смотреть на мир с разных сторон. Любая хорошая пьеса — это столкновение мировоззрений, а не просто людей, которые что-то не поделили.
— Сегодня часто говорят, что молодые режиссеры копируют манеру руководителя курса. Насколько трудно выйти из тени мастера и найти свой почерк?
— Мне кажется, что это происходит естественно. Художники же тоже поначалу копируют мастеров и только потом выходят на личностную дорогу. Например, Эгон Шиле был учеником Густава Климта, но это не помешало ему найти свою дорогу. Нужно просто время, опыт и работа. Есть очень много прекрасных молодых ребят, о которых просто никто не знает. А им нужно дать возможность пробовать, развиваться. И тем ценнее, что сегодня проходит довольно много творческих лабораторий, конкурсов.
На самом деле никто не пытается слепо копировать мастера. Ты просто занимаешься тем театром, который тебе интересен. И постепенно нащупываешь нечто свое. И ты развиваешься, куда-то идешь и понимаешь, что строишь нечто вдолгую.
— Зачем люди ходят в театр?
— Каждый идет за чем-то своим. Зачастую не все задумываются, зачем идут в театр, но продолжают ходить. Мне бы хотелось, чтобы люди шли в театр за изучением этого мира, за тем, чтобы понять, как он устроен. Чтобы было желание посмотреть на то, как герой поведет себя в той или иной ситуации. Чтобы люди задавали себе вопросы. Театр — это способ изучения мира. При том, что там должно быть классно, интересно, он должен оставаться смыслообразующим местом. Театр таковым и является. В моем мировосприятии так — точно. Театр — это крутой стимул открыть для себя нечто новое, найти какие-то новые нейронные связи, подумать о своей жизни, понять, кто ты в этой пьесе, хочется ли тебе там быть. Это же работа над собой.
Мы сейчас делали «Чагина» в «Современнике» и очень много говорили об этом. Хочется же за кем-то тянуться. Мне неинтересно приходить в театр и смотреть на плохих людей.
— А разве не бывает интересных плохих людей?
— Если человек вызывает интерес, значит, он уже неоднозначно плохой. Значит, внутри какая-то борьба происходит. Самое интересное — смотреть за человеческим парадоксом.
Фото С.Чалый предоставлены пресс-службой фестиваля Уроки режиссуры
— Чем вас привлекает тема памяти?
— Память — это классный инструмент. Это какая-то сверхспособность. Самое интересное — куда она нас выведет, ведь свойства памяти обнаруживаются на протяжении жизни. Это как у Достоевского в «Братьях Карамазовых»: «Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение».
— Тогда расскажите о вашем самом счастливом воспоминании.
— Это тоже история из детства. Я рос с мамой, бабушкой и дедушкой. Дедушка был ветераном Великой Отечественной, вернулся только в 1953 году. Всегда говорил, что порядок наводил, при этом о том времени ничего не рассказывал. Он всегда очень плохо ходил. Но однажды мы с ним пошли в парк развлечений. Он назывался «Страна чудес Лимпопо». И я хорошо помню подъезд, как мы с дедушкой выходим оттуда и как он говорит «иди, поиграй». Не знаю, почему нам так важно было там оказаться вместе.
— Вы часто приезжаете в родной город?
— Сейчас нет. Так просто не уедешь, у меня довольно сложный график, хотя на самолете до Тюмени всего два часа. Но сейчас уже и мама переехала из того места, где я провел детство, юность. Но когда я приезжаю в Тюмень, обязательно прохожу по той улице, где вырос, захожу во двор. Мне это важно.
Автор Ксения ПОЗДНЯКОВА, администратор ТГ канала «Ксюша рекомендует»
