— «Прыг-скок, обвалился потолок»… Чем Вас лично привлек сценарий и почему сегодня вновь стали актуальны тексты 60-х и 70-х годов?
— Мне кажется, есть такие редкие тексты, которые настолько волнуют по своему содержанию, что неважно, когда это написано. Шпаликов вне времени. Он талантливо, с удивительной интонацией, пониманием, любовью к людям говорит о том, как часто из-за собственного эгоизма или представления «как правильно» мы не обращаем внимание на близких и рушим нечто очень важное в жизни. В результате столкновения разных правд и начинается уничтожение счастья. Я очень давно прочла эту повесть, но всегда о ней помнила. Когда я стала искать материал для Саши Урсуляк и Даши Калмыковой, для двух актрис, двух подруг, то Шпаликов возник сам собой. Когда я предложила эту идею Театру Наций, то Евгений Миронов и Роман Должанский сразу сказали: «Да-да, давайте делать». Так это и случилось.
Что касается актуальности, то в нашей жизни периодически возникают разные настроения и состояния общества — иногда это возрождение, иногда расцвет, а порой, наоборот, какое-то увядание и поиск чего-то нового. Все это циклы, и, видимо, сейчас мы переживаем очередной переход от одного периода к другому, меняются представления о том, как должно быть. Мы вновь в поисках смысла, ради чего все это. Наверное, это похоже на то время.
Фото: Ирина Полярная. Александра Урсуляк Спектакль “Прыг-скок, обвалился потолок”
— Почему в русской литературе так много историй про несчастье и так мало про счастье?
— Потому что литература и вообще творчество, искусство существуют для анализа, попытки найти ответы на вопросы, на которые ответов на самом деле нет или их трудно отыскать. Потому что если периодически возвращаться к традиции Антона Павловича Чехова и вообще людей талантливых, глубоко ощущающих мир и реальность, то понятно, что мир настолько несовершенен, как и природа человеческая, что говорить о счастье не приходится.
— Тогда возможно ли сравнить театр с кабинетом психотерапевта?
— Конечно, это очень близкие сферы. Театр и вообще искусство — это и есть попытка разобраться в душе человека, в его взаимоотношениях с миром.
— Ваши спектакли отличаются минимализмом. Вы практически не используете технические новинки. Это принципиальная позиция?
— На самом деле здесь задействовано очень много техники и очень много предметов, просто благодаря сценографии это происходит настолько органично, что вы не обращаете на это внимания. Поскольку это сценарий, неотснятый фильм, то выбран принцип киноспектакля, а какой кинопавильон, скажем, без качественного света и прочих технических новшеств. Прекрасно, что сегодня настолько расширяются возможности театра, что мы можем работать на стыках разных жанров, разных технологий. Хотя ко многим из них мы так привыкли, что даже не замечаем.
Фото: Ирина Полярная. Спектакль “Прыг-скок, обвалился потолок”
— Не кажется ли Вам, что сегодня людей больше привлекает визуальный ряд, чем слова? Вы же в своих работах всегда обращаетесь к тексту, причем всегда достаточно объемному.
— Тенденции очень быстро меняются, но театр всегда накапливает возможности и способы выражения. Да, зритель иногда выбирает картинку, но сказать, что, кроме нее, его ничего не интересует, нельзя. Связь театра с текстом, как и зрителя с театром, никогда не прервется.
— При этом несколько лет назад, еще до пандемии и различных ограничений, был проведен опрос в городах-миллионниках. Треть населения никогда не бывала в театре, около половины посещают спектакли один-два раза в год. Театр должен привлекать зрителя или процесс может идти сам собой?
— Сегодня идет очень мощная борьба за зрителя. Все мы боремся за время, которое люди готовы потратить на наши идеи. И театр, конечно, не исключение. Другое дело, что наше искусство никогда не было массовым. Процентное соотношение, о котором вы говорите, практически всегда было таким, есть и будет. Да в процентном соотношении не так много людей ходят в театр, но те, кто ходит, определяют уровень развития своего поколения и культуры в целом.
— Какие спектакли Вам сегодня откликаются?
— Мне всегда очень интересно то, что делает Юрий Бутусов. Очень значимо всё, что делает Дмитрий Крымов. Быть может, для меня это сейчас самый интересный художник в театре.
Фото: Ирина Полярная. Марина Брусникина на репетиции спектакля
— Вы много работаете с современными текстами. Григорий Служитель и его «Дни Савелия» появились в РАМТе, «Несчастливая Москва» Евгении Некрасовой стала основой спектакля «В кольцах», в «Круге чтения» звучат стихи современных поэтов. Какие есть подводные камни в работе с «живыми» авторами? Как улаживаете вопросы с авторскими правами?
—Никогда в моей биографии не было никаких проблем с современными авторами, а я с ними очень много работаю. Быть может, мне везет, но мне всегда попадались очень адекватные, умные, прекрасные люди. Как правило, мне дается полная свобода действий, никто меня не контролирует. Не было случая, чтобы кто-то говорил: «Я хочу, чтобы было так и никак иначе». Что касается авторских прав, то театр, безусловно, берет все юридические аспекты на себя. Мое дело — получить от автора принципиальное согласие, что он не против постановки. Дальше уже театр сам заключает договор, но, само собой, всё прозрачно. Иначе и быть не может.
— Вы поставили «Мороз, Красный нос», «Поле» (по «Материнскому полю» Айтматова), «В кольцах». Все эти истории про женщин, переживающих сложные ситуации. Вам близка феминистская повестка и чувствовали ли Вы к себе когда-нибудь пренебрежение в профессии, потому что Вы женщина?
— Я понимаю, что женщина-режиссер — это все еще довольно редкое явление. Я очень часто сталкивалась с восприятием, что я как бы недорежиссер, но я никогда не воспринимала это проблемой. Для меня очевидно, мир — мужской. Но, как ни странно, в этом есть и преимущества. У женщин существуют свои методы воздействия: умение выстраивать отношения, такт, обаяние, слабость. Мужчины очень часто готовы помочь.
Что касается агрессивного феминистского движения, то я понимаю, почему это происходит, почему женщины так борются за свои права. Понимаю, но активного участия не принимаю.
Если говорить о спектаклях, то был такой период. Сначала появился «Мороз, Красный нос», потом «Поле» возникло. В «Кольцах» я специально подбирала материал для девочек-актрис, и тогда подумала: «Я — женщина-режиссер, и кто, если не я, будет заботиться о том, чтобы говорить с женщинами о женщинах? Сделаю триптих женских историй». Это была такая осознанная позиция, которая вдруг сформировалась в какой-то момент.
Марина Брусникина. Фото Театр “Практика”
— В интервью Вы уже дважды сказали, что выбирали материал под конкретных актрис. Некоторые из них были Вашими студентками. Вы преподаете в Школе-студии МХАТ более 30 лет. Вы думаете о том, чем ваши выпускницы будут заниматься после окончания института, переживаете за их востребованность?
— В начале пути, когда ты только начинаешь заниматься педагогикой, это очень тяжелый момент. Но потом понимаешь, ты делаешь для них то, что можешь сделать на данном этапе. Они сами выбрали эту профессию. Твоя задача — помочь им раскрыться, дать им профессиональную оснащенность, чтобы они дальше шли по жизни и боролись за себя.
Конечно, ты продолжаешь радоваться их успехам, помогать, если есть такая возможность. Расстраиваешься за людей, которые были очень талантливы, но оказались не востребованы, но это жизнь. Их личная судьба, умение поставить себя в этом мире. Многое зависит не от одаренности, а от характера. Как ты в этой жизни реализуешься. От судьбы, в конце концов.
— Вы сказали о характере. При этом не раз повторяли, что сами Вы человек не амбициозный. Но это не помешало Вам состояться в профессии. Как это сочетается?
— Скажу так. Я думаю, что амбиции помогают добиваться успеха. Просто я никогда такой цели не ставила.
— Некоторые курсы становятся полноценными театральными коллективами. «Июльансамбль» Виктора Рыжакова почти полностью вошел в театр «Современник», брусникинцы играют в «Практике», «Седьмая студия» близка «Гоголь-центру». Возможно ли сегодня создать независимый театральный проект без государственной поддержки?
— Это чрезвычайно трудно. Такой коллектив будет постоянно находиться в поисках средств к существованию, будь то спонсорские деньги, будь то люди, которые заинтересованы, — меценаты, будь то государственные гранты. Но тем не менее такие театры существуют.
— А сами бы рискнули полностью уйти в автономное плавание? Если я правильно понимаю, театр «Практика», который Вы возглавляете, существует при поддержке Правительства Москвы?
— Я бы точно не рискнула. Никогда. Я вообще больше всего люблю просто ставить спектакли. «Практика» подчиняется Департаменту культуры Москвы. Сейчас временно, пока в наших помещениях в Большом Козихинском переулке идет ремонт, мы существуем на других территориях. Большое спасибо Музею Москвы, что предоставили нам площадку. Надеюсь, даже когда к лету мы вернемся к себе, у нас будет возможность продолжить здесь играть. Музей Москвы — очень интересное место, потому что изначально не театральное. В этом очень много сложностей, но и очень много плюсов и интересных задач.
— Вы — помощник художественного руководителя МХТ им. А.П. Чехова, пришли в театр при Олеге Николаевиче Ефремове, работали с Олегом Павловичем Табаковым, затем с Сергеем Васильевичем Женовачем. Теперь с Константином Юрьевичем Хабенским. Как бы Вы охарактеризовали каждый период и как пережили последние драматические пертурбации?
— Мое глубокое убеждение, что МХТ очень тесно связан со временем. И то, что происходит в театре, связано с тем, что происходит за его дверями. И, собственно, типы руководителей отражают время, в период которого они возглавляют театр. Хабенский — человек молодой, энергичный. Он хочет сделать так, чтобы всё работало, чтобы театр развивался, ищет для этого возможности. Ему важно, чтобы МХТ активизировался, стал значимым если не для всей страны, то для Москвы точно. Мне нравится, что он открыт людям, умеет слушать и слышать, а главное — обращать всех в соратников, создавать творческую атмосферу.
Что до пертурбаций, то я как работала, так и работаю. Самый сложный период моей жизни в МХТ был, когда умер Олег Николаевич Ефремов, который был моим учителем. Он был огромной величиной для нас. Когда его не стало, было ощущение, что просто закрылся занавес и совершенно непонятно, что дальше и как дальше. Впервые в жизни моей происходила настолько резкая смена, вот это было тяжело. Но в какой-то момент я четко поняла: «Всё, а дальше давай сама». И с этим я иду по жизни. Всё настолько быстро меняется, и так часто, что научаешься ни за что не держаться и смотреть вперед. Потому что все равно не знаешь, как будет дальше, что сможешь сделать, чтобы быть полезным.
—На Ваш взгляд, какими самыми главными качествами должен обладать художественный руководитель?
— Мне кажется, главное — это энергия, желание что-то делать. Потому что, как только появляется пассивность — всё, надо уходить. Все-таки во главе должна стоять фигура, которой хочется двигаться вперед.
Для меня очень важен коллектив, я верю в то, что коллективное начало сильнее, чем единоличное. Но в спорных вопросах решение принимает кто-то один. И самое сложное, на мой взгляд, — сохранить баланс между интересами дела и интересами людей. Существуя на демократических началах, справляться с разными амбициями и разными представлениями о том, как должно быть.
Спектакль “Прыг-скок, обвалился потолок”. Фото: Ирина Полярная
— В Пскове произошла неприятная история: женщина пожаловалась на спектакль «Серёжа очень тупой». Мол, это оскорбляет тех, кто носит это имя. Театр отреагировал с юмором: всем Сергеям дали скидку на билеты. В репертуаре Вашего театра есть пьеса Дмитрия Данилова. Сталкивались с неадекватной реакцией?
— Лично я с таким не сталкивалась, но страшно, что такое в принципе возможно. Тут совсем, мне кажется, не до юмора. Понятно, все люди очень разные, реакции разные, но то, что это возводится в такую степень, что в результате этого возникают проверки, запреты, ужасно. Очень не хочется, чтобы так было и впредь.
— Театр не перестают хоронить, но он пока жив. Каким Вы видите его дальнейшее развитие?
— Знаете, если за столько лет он не умер, с чего бы ему сейчас это делать. Я себе это плохо представляю. А предсказывать, каким будет... Поживем — увидим.
Беседовала Ксения Позднякова
