В России полным ходом идет формирование Государственного каталога Музейного фонда РФ, аккумулирующего сведения обо всех государственных музейных собраниях. Музей-заповедник «Усадьба “Мураново”» не первый год передает туда цифровые двойники своих экспонатов. В настоящее время при поддержке Президентского фонда культурных инициатив музей совместно с IPQuorum и Российским государственным университетом им. С.Г. Строганова осуществляет проект создания 3D-образов предметов мебели из коллекции знаменитой усадьбы.
О перспективах и проблемах цифровизации музейных собраний IPQuorum побеседовал с Марией Стефко, и. о. заведующего кафедрой музеологии факультета истории искусств Российского государственного гуманитарного университета.
— Музейное дело — сфера достаточно консервативная, а мир вокруг меняется все быстрее. Каким сегодня должен быть российский музей, чтобы идти в ногу со временем?
— Он должен сочетать в себе здоровый консерватизм и способность к развитию. И если хранение собрания скорее олицетворяет первое, то комплектование фондов и работа с ними, на мой взгляд, ближе ко второму. Не секрет, что музеев исторического профиля у нас в стране больше, чем любых других. Это и археологические, и этнографические, и военно-исторические, и краеведческие, и исторические в чистом виде. Благодаря им мы имеем возможность возвращаться в прошлое, чтобы лучше понимать, как было там и кто мы есть сегодня. Но в широком смысле это относится и к музеям других профилей. Комплектование как раз и строит мостик от истории к современности, поскольку предполагает документирование (отражение) сегодняшних событий через музейные предметы, то есть, по сути, фиксацию текущего момента нашей жизни.
Это сложная задача. Особенно для музеев, занимающихся современной историей и искусством, чуть ли не ежедневно решающих, что отобрать в коллекцию, а что оставить без внимания. Михаил Борисович Пиотровский однажды сказал, что для художника попадание в музей — это заявка на бессмертие. Я часто напоминаю об этом студентам, чтобы они лучше понимали, с чем именно работают музеи. Это в равной мере относится к самим произведениям или документам и их авторам, к личностям, с чьей жизнью они были связаны, и даже к дарителям и коллекционерам. Просветительская деятельность тоже позволяет музею оставаться современным. Выставки сопровождаются лекционными, детскими, интерактивными программами. А что это, как не стремление сегодня рассказать человеку о том, что было когда-то или происходит с нами сейчас? Многие привычно воспринимают это как «музейную услугу», что, на мой взгляд, в корне неверно: общение музея с публикой — равноправный диалог, только тогда он интересен обеим сторонам.
— В одной из своих работ вы определили музей как «полифункциональный канал культурной коммуникации». Что это означает?
— Музей является одним из основных действующих лиц культурной коммуникации. Сейчас много говорят о смыслах. Он способен развивать и наполнять новым содержанием уже имеющиеся и создавать новые. Способы диалога с посетителями становятся все более разнообразными и зависят не только от способа восприятия информации, но также кругозора и возраста — для каждого нужны свои подходы. Тогда может получиться что-то уникальное. В качестве примера достаточно вспомнить знаменитые лекции Ирины Александровны Антоновой, адресованные посетителям «серебряного возраста». Музеи стремятся расширять свою аудиторию...
— … в том числе и за счет внедрения технических инноваций в экспозиционное пространство?
— Не только в экспозиционное. Начать как раз стоит с того, чего посетители не видят, — использования цифровых технологий во внутренней жизни музея, в частности в учете музейных предметов. Началась эта история давно — в 70-е годы ХХ века, у ее истоков стояла небольшая группа специалистов, в том числе профессор нашей кафедры Лев Яковлевич Ноль. Это был прорыв в области компьютерных технологий, хотя вычислительные машины занимали огромные залы, сопоставимые по размеру с выставочными. Музейщики поняли, что они способны существенно облегчить им жизнь. Собрания огромны — десятки, а то и сотни тысяч единиц хранения. Нужно отслеживать и фиксировать состояние предметов, их движение. Для этого и стали создавать специальные программы учета, без которых сейчас ни один музей не работает.
— С «невидимой» частью разобрались. А как дело обстоит с видимой?
— Все помнят повальное увлечение тачскринами. Заходишь в зал: вдоль одной стены — витрины с предметами, вдоль другой — дисплеи. Когда все только начиналось, посетители выруливали сначала к дисплеям, а потом шли искать экспонаты. К этому привыкли достаточно быстро и… снова вернулись к предметам. А музеи начали поиск других решений. Появились большие информационные панели, которые деликатно «зашиваются» в экспозицию, как, например, в музее-заповеднике «Куликово поле», разного рода проекции, «оживающие» голограммы, дополненная реальность, демонстрирующая, скажем, этапы реставрации предметов, как в ГМИИ. Как бы ни развивались технологии, важно, чтобы они рассказывали о предметах, выставках, музеях. К предмету можно возвращаться на разных технологических уровнях, ведь он неисчерпаем.
— К концу 2025 года планируется завершить создание единой учетной базы — Государственного каталога Музейного фонда РФ. Она открыта как для профессионалов, так и для простых смертных. Какие возможности она открывает перед теми и другими?
— Это общемировая практика для стран со сложившейся музейной системой. К примеру, во Франции аналогичную базу (назвали ее «Джоконда») собирали с 2002 по 2012 год и еще некоторое время дорабатывали. Подобные базы — это инструмент анализа состояния музейного фонда и планирования расходов, необходимый для понимания, что, где и в каком состоянии находится. Без этого невозможно планировать финансирование музейной отрасли, в том числе проведение реставрационных работ и организацию страхования экспонатов, без которого немыслимо передать их на выставки, особенно зарубежные. В Госкаталоге есть закрытая часть, только для профессионалов, и открытая — для всех желающих. Создан раздел для негосударственных музеев, где свои экспонаты могут регистрировать частные музеи. В отличие от государственных, они это делают по желанию, если хотят приобрести определенный статус. Один из показательных примеров: историко-культурный комплекс «Село Вятское» в Ярославской области — частный музей федерального значения с хорошо налаженной научной и выставочной деятельностью. Такие примеры, хоть и немногочисленны, но важны, потому что не секрет, что далеко не каждая частная институция, именующая себя музеем, является таковым.
— Можно ли сказать, что цифровизация в разных ее вариантах является сегодня самой востребованной инновационной технологией?
— Я бы сказала, что она уже воспринимается не как инновация, а как естественное положение вещей. Наука «зашита» в ДНК музея, и «цифра» — это не самоцель, а инструмент, с помощью которого он может решать свои задачи, как внутренние, так и внешние, завязанные на общение с посетителями.
— Насколько остро стоит проблема оцифровки музейных коллекций?
— Вопрос о качестве проводимой фотофиксации встал с самого начала. Были разработаны рекомендации по оцифровке. Государственный Эрмитаж принимал в этом активное участие. Тех, кто должен был заниматься оцифровкой, направляли на обучение. Однако для небольших музеев, где штат всего несколько человек, а таких у нас много, выделить сотрудника только на эту работу не так-то просто. Не говоря уже о том, что техническая оснащенность многих музеев в регионах, безусловно, отличается от того, что могут себе позволить крупные столичные или региональные музеи. Поэтому мы имеем в Госкаталоге очень разные по качеству снимки. Для музеев с большими фондами отдельная проблема — сроки. Приходится либо штат увеличивать, либо интенсифицировать сам процесс, а это тоже нередко сказывается на качестве.
— Адепты цифровизации уверены, что возможность познакомиться с коллекцией музея «заочно» только подстегнет в человеке желание увидеть все своими глазами. Скептики полагают, что при глобальном тренде на упрощение жизни с помощью техники музеям грозит опустение — зачем куда-то ехать, если все шедевры можно увидеть, не вставая с дивана. Каков ваш прогноз?
— Мне кажется, что по мере того, как музеи осваивают этот инструмент, они все меньше его боятся. В пандемию виртуальные экскурсии нас просто спасли, хотя музейщики уже считали их умирающим жанром. Жизнь удивительна и непредсказуема. Важно, чтобы все технологии были про подлинность. Даже молодежь, которую часто упрекают в зависании в виртуальной реальности, рано или поздно приходит к пониманию, что есть подлинные вещи, с которыми важно общаться один на один, без четвертой стены, которую создает панель экрана. Цифровые технологии так или иначе приводят человека в музей, к общению с вечностью, ощущения от которого ни с чем не сравнить, ведь музейный предмет — это кусочек настоящего прошлого. Могу привести пример. В минувшем году выпускалась у нас замечательная группа бакалавров, попавшая под пандемию. У них не было ни нормальной археологической практики в раскопе, ни музейно-ознакомительной, но на третьем курсе, когда ограничения уже постепенно снимались, удалось организовать для них фондовую практику в музее Николая Островского. Студенты пришли оттуда с горящими глазами — они держали в руках предметы, проводили консервацию, составляли карточки описания для загрузки в тот самый Госкаталог. И в довершение в течение полутора лет сделали три небольшие выставки с привлечением предметов, с которыми работали (пластинками, значками, рукописями, рисунками), — две в музее и одну у нас в Музейном центре РГГУ, которая была посвящена международным фестивалям молодежи и студентов, проходившим в Москве в 1957 и 1985 годах и на Кубе в 1978 году. Спасибо музею за то, что дал нашим студентам такую возможность! Работа с музейными предметами оставляет очень сильное впечатление, потому что формирует понимание подлинности. Считаю, что для молодежи в целом и тем более будущих музейщиков это очень ценный опыт.
— Но как воспитать вкус к подлинности?
— Конечно, это требует усилий, и прежде всего со стороны родителей. Важно деликатно заинтересовать и сделать нормой жизни знакомство с музеями, новыми выставками или занятия в кружках при музеях. Такие дети, отличающиеся насмотренностью, эрудицией, вкусом, разнообразием тем для общения, есть в любом городе. В Петербурге даже есть такое понятие — «эрмитажный ребенок». Это путь воспитания через приобщение к культуре посредством музея. Работает он и в иных творческих средах — театральной, музыкальной. В них есть то настоящее, что делает нас людьми. Давайте вспомним, что в блокадном Ленинграде работали музеи, театры и библиотеки. Есть и другой путь к подлинности — через семейную или личную историю. Смотрите, какой отклик имеет до сих пор Бессмертный полк — история про всю страну и про каждую семью. От семейных фотоальбомов путь лежит к осознанию причастности к большой Истории твоих предков, а значит, и тебя самого. Наши музеи обладают уникальными фондами, и целым арсеналом технологий, чтобы такое приобщение сработало. У каждого человека это происходит по-своему, в свой срок, в детстве, во взрослом возрасте, в студенческой группе. Приведу еще один пример из нашей университетской жизни. В заочных группах у нас учатся студенты из разных городов европейской части России, к чему мы привыкли. Но в одной группе примерно год назад появился студент, работающий в Музее истории Дальнего Востока имени В.К. Арсеньева. Он занимается проблемами, связанными с этим музеем, и всегда говорит о нем с большим увлечением. Так вот благодаря его докладам об истории региона, музея и музейщиках для студентов этой группы масштаб нашей страны перестал быть абстракцией, хотя и к сайту самого музея, и к его предметам в Госкаталоге они не раз обращались. Вот такое совмещение реальностей — технологической/виртуальной и подлинной.
— Вы воспитываете новые поколения музейщиков. Как сегодня обстоит дело с осознанностью выбора профессии?
— Те, кто поступает в бакалавриат после школы, приходят, чтобы увидеть себя причастными к культуре. У них, как правило, есть в голове некий образ музея, в котором им хочется себя видеть. Мотивы разные, но мотивация достаточно сильна — отсев по причине ошибки с выбором направления у нас минимальный. Музейная деятельность многогранна, и практически каждый может в ней себя найти: это и хранение музейных предметов, их учет, научная работа, проектирование экспозиций и выставок, работа с посетителями, музейная журналистика и пиар, управление. Не до конца изучены история музейного дела, история отдельных музеев и вообще музейная мысль, реализованные и нереализованные музейные проекты XIX и ХХ века. Мало изучаются биографии музейщиков этого периода, а ведь именно им мы обязаны тем, что имеем: музейные коллекции, экспозиции, наконец, репутация российских музеев. Для широкой аудитории музейщики остаются невидимками, и это очень жаль.
— Что сегодня интересует ваших студентов?
— Поиск себя. Кто-то приходит к нам с выбранной темой — интересом к конкретному музею или направлению музейной работы. А есть те, кто понимает, что хочет связать свою жизнь с культурой, и определяются постепенно, готовы впитывать все, что им дают наши преподаватели, пишут курсовые и делают проекты по самым разным темам с разными научными руководителями, ищут своего. Научный руководитель — это ведь тоже судьба. Сегодня общая тенденция такова, что абитуриенты определяют для себя скорее сферу, нежели профессию, психологическое взросление происходит несколько позже. Поступление к нам дает им возможность развивать свои интересы и выбирать свой путь к самым разным музейным профессиям.
— Насколько велик разрыв между поколениями в музейной среде?
— В музеях работают долго. Недавно в рамках фестиваля «Дни музеологии в РГГУ» заведующая отделом рукописей ГМИИ Наталья Владимировна Александрова прочла открытую лекцию о легендарном хранителе музея Андрее Александровиче Губере. И после поделилась интересным наблюдением: что между ней и первыми сотрудниками, работавшими с создателем музея Иваном Владимировичем Цветаевым, всего одно поколение. Такое понимание заставляет совсем иначе смотреть на то, чем занимаешься. Музей — это общее дело еще и потому, что нередко наши выпускники, становясь главными хранителями и директорами музеев, не теряют связь с кафедрой: в этом качестве приходят на госэкзамены и защиту дипломов, присматривают, а потом и приглашают выпускников на работу к себе в музей. Так формируется связь поколений в профессии, и главное здесь, наверное, любить то, чем занимаешься, любить музей.
— В этом году вы запускаете новую образовательную программу для бакалавров, ориентированную на страны БРИКС. Что она собой представляет?
— Сотрудничество по линии БРИКС расширяется в самых разных сферах, но что касается культурного сотрудничества, то, к примеру, о музейных системах этих стран мы знаем до обидного мало. Их культурное наследие представлено в наших музеях, но до сих пор находилось, так сказать, не в фокусе. Первая наша программа ориентирована на Китай, осуществлять мы ее будем совместно с ГМИИ и Музеем Востока. Студенты будут изучать китайский язык, блок страноведческих дисциплин — историю, культуру, философию, искусство, археологическое наследие и музеи Китая. Это даст нам возможность подготовить специалистов, которые смогут заниматься научным изучением музейной системы Китая. Она разнообразна и высокотехнологична, имеет не только идеологическую, но и четкую просветительскую направленность. Студенты смогут получить вторую квалификацию — экскурсовода с китайским языком, востребованную и в музейной, и в туристической сфере. Если все сложится, масштабируем эту идею, используя ресурсы РГГУ, где есть не только китаисты, но и арабисты, специалисты по Бразилии и Индии — у нас очень активные связи с университетами этих стран. Так что перспективы перед нашими будущими студентами открываются самые широкие.
Автор Виктория ПЕШКОВА
