24 октября в прокат выходит картина Александра Войтинского «Огниво». Незадолго до этого на первом международном кинофестивале «КиноБраво» в Сочи другой сказочный блокбастер Войтинского «По щучьему велению» стал победителем в номинации «Лучшие визуальные эффекты». Мы встретились с режиссером, чтобы поговорить о том, почему мы с таким удовольствием смотрим киносказки, что общего между Иванушкой-дурачком и супергероями и почему «мечта о печке» до сих пор является актуальной.
— Александр, киноманы и кинокритики привычно делят кино на две условные группы: фестивальное (авторское) и мейнстрим (зрительское). Так, фестиваль «КиноБраво» позиционирует себя как смотр зрительского кино. Это попытка стереть водораздел? И как вы относитесь к такой инициативе?
— Если мы говорим о фестивальном кино как об антиподе зрительского, то получается, что такие фильмы снимались вовсе не для того, чтобы их смотрели. Потому что я не понимаю, какими они могут быть, кроме как зрительскими. И для меня так называемое «фестивальное кино» — это проекты, не сумевшие найти свою дорогу к зрителю. И к нему у меня много вопросов. А вопроса, «смотреть или не смотреть лучшие фильмы», у меня ни разу не возникало.
— Фестиваль «КиноБраво» дал вам такую возможность?
— Да. Мне как профессионалу и как рассказчику необходимо знать свою аудиторию. Мне хочется понять, что за люди приходят в кино. И есть инструменты, которые могут помочь это сделать. Один из них — посмотреть фильмы, которые оказались востребованными в своих странах. Они могут многое рассказать о своей аудитории.
Представьте, что вам нужно проверить номер двигателя вашей машины. Для этого вы используете зеркальце на длинной палке — иначе не добраться. Так вот: каждый кассовый хит — это такое же зеркальце. Ты поднимаешь его и видишь, где именно ты находишься — и где находятся остальные. И чтобы быть услышанным, ты должен двигаться в сторону зрителей.
— Такой «метод» срабатывает именно с успешными фильмами?
— Неуспешные нам ни о чем не говорят, потому что в их отражение никто не попал. А когда ты смотришь кассовый хит, ты понимаешь, что́ именно привлекло людей и почему загорелись их глаза. И из суммы этих успешных фильмов складывается цельная картина. Ты начинаешь видеть через них свою аудиторию, для которой ты живешь и работаешь. Поэтому фестивали логично устраивать среди успешных фильмов — как «КиноБраво» и делает.
— Но если оценивать российскую аудиторию по успешным фильмам, то получается, что мы любим только комедии и сказки…
— Так и есть. Но я не собираюсь никого осуждать: я не могу желать, чтобы люди вокруг меня менялись. Я материалист, а материалисты всегда принимают мир во всем его разнообразии. Поэтому аудитория такая, какая она есть. И, кстати, когда я только решил заниматься кино, я в первую очередь стал выяснять, какие фильмы самые востребованные.
— Наверное, комиксы…
— Да, но я-то этого не знал.
— А если бы на первом месте оказались хорроры?
— Стал бы снимать хорроры. Если что-то востребовано, надо это «что-то» изучать — и взять за правило. Надо идти вслед за аудиторией. И единственно верное голосование — это даже не «Оскар», где голосуют пять тысяч представителей киноиндустрии, а мировой прокат, где голосуют 500 миллионов. Поэтому, увидев, что в первой двадцатке только супергерои, я понял, чем нужно заниматься. Так появилась «Черная молния».
— Александр, а как вам кажется, почему у людей такой интерес к супергероям?
— Потому что единственно возможный способ выживания — это копирование лучших. А лучший — это и есть супергерой, потому что у него все качества доведены до максимума: он самый сильный, быстрый, смелый. И мы невольно стремимся ему подражать, таков механизм эволюции. Никто не стремится быть слабым.
— Но любимый герой всех русских сказок — Иванушка-дурачок — лишен каких-либо качеств супергероя. Его легко обмануть (поэтому и дурачок), в нем нет «силушки богатырской», он не умеет приспосабливаться к обстоятельствам… Тем не менее именно он стал национальным любимцем. Почему?
— Потому что слабость — это лишь начало его арки, это стартовая точка его будущей трансформации: от слабого к сильному. Арок, кстати, в мировой драматургии всего две: переход героя от слабости к силе, и от плохого к хорошему. У нашего Емели в «По щучьему велению» есть и то и другое. Он слаб, и он не готов брать на себя ответственность. Но в ходе фильма его эгоизм меняется на альтруизм: он начинает заботиться об отце, помогает окружающим и т.д. Вообще, «дурак» — это частный случай слабого героя. Но постепенно наивность героя начинает ему помогать — и в этом проявляется его сила. Благодаря ей простак способен победить любого хитреца. Целеустремленность и чистота Ивана-дурака, способность идти до конца, верность своим ценностям делает даже его — самого слабого — самым сильным.
— Может, все-таки людям очень близка мечта о печке, которая сама привезет тебя к принцессе — и через женитьбу на ней ты станешь царем? Эдакий социальный лифт, для которого и делать-то ничего не надо…
— Людям, конечно, очень близка идея, что печка сама привезет к целям, пока ты сладко спишь. И с этого начинается ложный путь Ивана-дурака, который приводит совсем не туда.
— У будущего материалиста (то есть у вас) была в детстве какая-то любимая сказка?
—Что вы, я зачитывался сказками! А в разумном возрасте появился Диккенс: я прочел всё собрание сочинений. Чуть позже — О. Генри, которого очень люблю и считаю великим писателем. Что касается именно киносказок, то я вырос на них. Я же всю жизнь смотрю кино: сбегал с уроков и лекций — и бежал в кинотеатры. Да, собственно, зрителем я и остался. И это для меня самое главное в процессе съемок: я никогда не знаю до конца, какой получится каждая сцена. Такой вот у меня парадоксальный метод: все рождается на съемочной площадке. Иначе у меня пропадает интерес.
— Александр, вы также часто являетесь продюсером своих фильмов. Ваш внутренний режиссер не конфликтует с внутренним продюсером?
— Даже если я продюсирую какой-то проект, я никогда не занимаюсь деньгами. Так было со времен киностудии «Водород»: за финансы отвечали другие ребята. Я занимался только креативной частью. При этом я понимал, что бюджеты всегда ограничены, поэтому сценарии разрабатывались очень тщательно — с учетом финансовых особенностей проекта. Так было, например, и во время разработки «По щучьему велению»: в сюжете было два брата-великана, Обжирала и Обпивала, но те аттракционы, которые мы для них придумали, не вписывались в бюджет. Пришлось искать другие ходы — эффектные, но менее затратные. Но проблемы такого рода решаются на уровне сценария, когда ты только придумываешь историю. Начав снимать, о бюджетах уже не думаешь. Поэтому никакого внутреннего раздрая у меня на площадке нет.
—А что вы скажете о причинах того сказочного бума, который сейчас захватил наши кинотеатры? Случаен ли он?
—Люди всегда мечтали и будут мечтать о новых возможностях. Поэтому сверхспособности в сказках были всегда. Мгновенное исполнение любых желаний, которое получил наш Емеля, — это тоже сверхспособность, причем мощнейшая. Он просто говорит вслух, чего хочет, — и это получает. Для этого ему даже не нужно становиться самым быстрым, как Флэш, или самым ловким, как Бэтмен. Емелина сверхспособность — самое остроумное оружие в мире. Голливуд же сделал громадный скачок в этом мире современных сказок. Они завоевали весь мир. Российские зрители в семи-восьми случаях из десяти выбирали американское кино про супергероев. В итоге Голливуд полностью удовлетворял спрос на таких персонажей и на такие проекты. Но вот американские фильмы с российского рынка ушли, а потребность смотреть на людей со сверхспособностями осталась. А ведь это инстинкт, который не отменить! Человек так устроен, что должен смотреть на лучших, равняться на них, копировать их… Что делать? В нашей локальной культуре комиксов нет. Но есть сказки! В итоге сказочные персонажи заняли места супергероев. У них тоже есть сверхспособности! Это просто гениальное импортозамещение.
— Был период, когда роль супергероев в нашем кино занимали спортсмены в бесконечных спортивных драмах. Но эта спортивная эпидемия практически сошла на нет. Конечна ли эпидемия киносказок?
— Нет, она бесконечна. Никакой спорт не сравнится. Спортивное кино очень слабое во всем мире. «Движение вверх» — уникальный фильм, блестяще сделанный, но это скорее исключение.
— Но у нас пересняли практически все виды спорта…
— Конечно, рынок активно искал выходы. Репертуар же формируют зрители, рынок и продюсеры просто прислушиваются к ним. Но в итоге стало понятно, что сказки востребованы гораздо больше, — и все переключились на них. И я уверен, что эта эпопея не закончится никогда. Потому что мы переснимаем сказки — и они продолжают работать. Дальше, скорее всего, по советским фильмам пойдем.
— Почему сказка срабатывает, а детское кино чаще всего у человека взрослого вызывает недоумение?
— Потому что чудеса превращают взрослого человека в ребенка — и отторжения не возникает. Чудеса всегда универсальны, они удивляют всех — и детей, и взрослых. В итоге мы имеем дело с очень широкой аудиторией.
— Александр, а как появилось в вашей жизни «Огниво»?
— После «Черной молнии» и «Призрака» я понял, что готовых сценариев у меня нет. Поэтому начал сотрудничать с другими студиями, в том числе с СТВ, которые предложили сначала «По щучьему велению», потом «Огниво». Так что идеи в данном случае принадлежат не мне. Мне остается только выбирать из разных предложений, и я ищу то, что мне ближе. Что касается нашего «Огнива», то это сильно переработанная версия сказки, которая изначально не очень большая. В оригинале главный герой — персонаж отрицательный, который обманным путем получает огниво и пугает народ огромными собаками. У нас все гораздо интереснее. И мы перешли на северно-русские мотивы: по костюмам и по архитектуре. И снимали в Карелии и Новгороде. Но в целом мы имеем дело, конечно, с полистилистикой: в кадре русские мотивы переплетаются с европейскими, образуя сказочную реальность.
— Александр, российские киносказки будут как-то развиваться дальше? Количество оригинальных сказок конечно, а бесконечно переснимать «Чебурашку» и «Бременских музыкантов» тоже невозможно. Что дальше?
— Будут какие-то новые ходы, трансформации, включая привязку к будущему, например. Пока же у нас почти все сказки переснимаются близко к классике: хотя бы потому, что оригиналы, снятые Роу, сегодняшняя молодежь смотреть не будет — они слишком несовершенны в плане продакшена. Их хорошо бы каждые лет двадцать переснимать: среди них много сюжетов, которые неотделимы от нашей культуры. И при этом ремейки часто получаются лучше оригинала, в том числе и благодаря финансовым вливаниям от государства, которые поднимают наши блокбастеры на новый уровень, сопоставимый с мировым.
— А если эти финансовые вливания вдруг исчезнут?
— Вряд ли что-то получится. У нас нет столько кинотеатров, чтобы миллиардные бюджеты окупались. Отличие голливудского кино в том, что оно продается на весь мир, в одних США оно бы тоже не окупалось. Тем не менее потребность в таких проектах огромная — и вряд ли она когда-либо пойдет на спад.
Автор: Вера АЛЕНУШКИНА
